Абигор щурился от потоков холодного воздуха, бьющих в лицо, когда Змей набирал скорость. Они просто летели, герцог сам не знал куда. Ему одновременно хотелось побыть одному и увидеть хоть одно знакомое лицо. Второе желание было скорее иррациональным - он знал, что никто ему сейчас не был бы рад. Те немногие сослуживцы из прошлой жизни, что до сих пор здравствовали, старались забыть все, что напоминало им о былых днях. И даже самые беспринципные из них в первую очередь отвернулись от него, герцога Абигора, который громче всех отрекся от Спарды.
Хотя, громким его поведения нельзя было назвать. Напротив, он был тих и покорен.
Внутри снова кольнуло. Абигор поспешил отогнать наплывающую волну боли, пока она не обрушилась на него с новой силой. Он дал себе слово, что никогда не повторится то, что было с ним на утесе. Ни единой мимической морщиной он не выдаст себя, не доставит никому такого удовольствия.
Над седьмым кругом он снизился, пусть его как раз хотелось миновать поскорее, зажмурившись и заткнув уши. Но герцог поспешил взять себя в руки, уняв всколыхнувшийся приступ ностальгии единственным известным ему способом - в рану нужно ткнуть каленым железом посильнее, тогда она перестанет кровоточить, обуглится и поскорее уймется.
Они летели так низко, что Абигор без труда разглядел знакомый силуэт вдалеке. Его было ни с чем не спутать в этом облике.
Тут-то он чуть было не поддался жалкому порыву все-таки выйти на предельную скорость и свалить как можно дальше, просто из трусости.
Но пока он боролся с этим, его сознание уже успело дать Змею команду идти на посадку. Дракон чувствовал своего хозяина лучше, чем он сам.
Когда они приземлились, взметнув клубы пыли, Абигор соскочил, но не стал подходить.
- Элликен... - чувства опять взяли верх над самообладанием, и голос герцога дрогнул. - Здравствуй. Мы как будто не виделись вечность.

Трудно сказать, что было хуже - оплакивать втайне умерших, или видеть то, что осталось от живых. Себя он даже уже не жалел - не было такой привычки. И так понимал, что стал собственной тенью, если не хуже.
Но смотреть на то, как потускнел один из самых ярких, сильных, смешливых, лукавых и жадных до жизни товарищей - вот это было испытание. Это не рассекать в пафосном одиночестве, наглаживая собственные горести на все лады.
Абигору хотелось сказать что-то очень правильное, но что он мог, если и в менее тягостные моменты не умел подобрать слов.
- Не надо, герцог, - самому было противно, до чего каменно-невозмутимым стал собственный голос. - У нас нет вечности. Ни у кого ее нет. Но у нас есть будущее. Зачем вспоминать прошлое, которого больше нет? Дугонбрин был хорошим товарищем, но он...
Тут уж в животе тугой пружиной развернулся такой мощный спазм, что Абигор мучительно скривился. От одного упоминания имени неуптевого маркиза было больно так, что хотелось выть. Он бы и завыл, только гордость не позволила.
- Кого я обманываю? - он поднял лицо вверх. - Я никогда не забуду. Этот говнюк так достал меня за четыре тысячи лет, что я с трудом представляю, как теперь без него жить.
Он хрипло рассмеялся, подошел к Элликену и сел рядом, положив локти на колени и сцепив пальцы рук.
- Это же он тогда сказал, когда ты впервые пришел в гвардию "Утютю, с каждым разом они становятся все меньше и меньше!" И эту тупую дразнилку выдумал для тебя... кисонька. Мы все на радостях подхватили. Я был просто в восторге, что теперь есть кто-то еще младше и милее меня, чтобы издеваться.
Это был какой-то вопиющий мазохизм, но Абигора уже понесло. Видимо, ему действительно нельзя было ни с кем об этом говорить - ибо единожды начав, остановиться он уже не мог.

- Дуард потом и мне нашпынял, хоть я и трижды герцог, за то, что не уследил за тобой. Старик был скор на расправу, но любил нас, если верить его пьяным излияниям... - Абигор осекся. Велик был соблазн просидеть так лет сто, вспоминая, перебирая эпизоды, цитаты, ощущения. По сто раз перетереть каждую мелочь, посмеяться и повыть, но это отбросило бы его на много шагов назад. Все, что он успел уже закопать поглубже, притоптать и разровнять, вылезло бы наружу и сожрало бы его как стая голодных болотных грешников. Его мертвые друзья больше не были счастьем. Теперь это была тьма, способная его уничтожить, стоило лишь поддаться слабости, загрустить, размякнуть...
И в эту мягкую податливую плоть мгновенно можно запустить цепкие когтистые пальцы, он слишком хорошо представлял, как оно чувствуется - эти золотые холеные ручки, выворачивающие тебя наизнанку.
Поэтому он заговорил - жестоко, холодно, чтобы задавить в себе малейший зародыш этой слабости.
- В смерти Наамы виноваты мы... никто не успел ее остановить, она обезумела. Никто не хотел меня слушать, а ведь я пытался предупредить всех, что нельзя сейчас идти наперекор ни единому слову императора. Мы - императорская армия, зачем было бросаться какими-то глупыми словами о верности тому, кто нас предал? Я умолял Дугонбрина взять обратно те слова, что он крикнул в толпе, а он смеялся, как всегда, подтрунивал надо мной... И не он один. Титуз не отрекся от Спарды, хотя мог бы побороться за свою правоту, он ведь правда не знал... Каждый наделал глупостей. У всех была своя воля... нельзя же было их заставить. Хотя, мне очень хотелось. Элликен, мы когда-то присягнули короне. Наш долг - служить императору, и если наш командир нарушил присягу, то он - предатель. Сочувствие предателю - тоже предательство. Мы - демоны, и боролись за наш мир много сотен лет. Тот, кто отрекся от своей демонической сути - худший преступник, достойный только плевка вслед. Я до сих пор не понимаю, почему многие скорбели о нем. Это их и сгубило. Ничто другое.

Все по определению не могло уже стать хуже, чем было. Вернее, могло бы, но именно этот вариант событий Абигор и старался предотвратить. Все-таки, хоть мало кто по-прежнему заострял внимание на его провидческом даре, он так никуда не и не делся.
Доселе тихо лежащий Змей, разумеется, подорвался и изошел на трубный рык, на драконьем наречии означающий готовнсть вот-вот напасть и порвать цель на тряпки. Но огромная драконья туша, как на стеклянную стену, наткнулась на мысленный приказ хозяина. Когда-то это было невозможным, но за четыре тысячи лет Абигор достиг полного контроля над своей второй половиной. И теперь Змей исходил на рев и фырканье, вскапывал лапами каменистую почву и бил хвостом, но не мог напасть. Просто не имел возможности.
Герцог не сдвинулся с места, когда Элликен навис над ним, выкрикивая все эти, бесспорно, обидные, злые, отчаянные гадости. По одним только словам можно было увидеть краешек бездонной пропасти боли, которая теперь жила в нем. Только нечто такого масштаба могло бы заставить его говорить такое своему бывшему товарищу. Абигор с горечью подумал о том, что гораздо больше Элликен любил бы его, если бы он умер. Как все те, кто разом стал непогрешимым в его глазах лишь по праву нелепой гибели.
Он поднял на него тусклые, погасшие глаза. Спокойные и мертвые, как стоячее болото, как все его холодное лицо.
- Жалеешь, герцог? Так что же ты ничего не сделал? Ничего не сказал?  После всего себя в грудь бить может каждый. Ты меня не пугай, я тебя не боюсь. Только драться с тобой тоже не буду. Ничего это не решит. Сорвешь свой гнев на мне? Тогда вот тебе еще повод. Нет, я их не называю дураками и предателями. Я назвал их только дураками. Я месил с ними говно и кровавую жижу в войне за тот мир, в котором хочу жить. Значит, мы с ними представляли себе этот мир по-разному. Они вообразили, что мир вертится вокруг их возлюбленного командира, которого ты сейчас так кроешь. Из-за него они уперлись, повели себя как дураки, принесшие себя в жертву неизвестно чему. Мэндос сделал то, что сделает любой император с зачатками мятежа. Он видел, какой может быть революция, если не задавить ее в самом корне. Я не смог их всех уберечь - тогда сам выживу, как умею. А ты как хочешь. Убирайся сам, если тебе здесь больше не нравится. Беги куда глаза глядят, если ты тоже такой же дурак.
Убеги, скройся, спасись, - хотелось ему крикнуть. Не умри хоть ты, кретин.

Отредактировано Abigor (2012-04-17 01:55:54)

- Не говори за меня, во что я верю, герцог, - Абигор отвернулся, положил руку на холку Змея. - Я - солдат и всегда им был. А солдаты не умирают просто так, безо всякой пользы. Они погибают только за того, кому служат. Императорский пес, да, это я, и никогда не пытался быть кем-то другим. Что бы там обо мне ты ни говорил - все ты выдумал сам. Я всегда верил только в Ад, и я служил ему, и буду служить. Я почитал Спарду и ошибся. Мне казалось, никто не любит Ад так, как он. Больше я таких ошибок не повторю. Я думал, что ты - демон, а ты ведешь себя как человек со страстишками, вместо того, чтобы вместе строить империю. Выкрикивай дальше свои высокопарные слова, глупый мальчишка. Армия не нуждается в таких, как ты.
Абигор, как бы там ни было, все равно не понимал, в чем его обвиняет Элликен. В том, что он непоощрил предательство? Не изменил присяге, несмотря на гибель большинства членов гвардии? Он скорбел о них, но видел, как они ведут себя сами - непримиримо, нагло, просто глупо. Многие дошли до того, что обвиняли в чем-то императора. В чем? В том, что Спарда ушел в мир живых к смертной женщине? В чем была вина Мэндоса?
Зачем им это было нужно? Эта поза, этот нелогичный взбрык, о котором, он готов был поспорить, потом многие пожалели, да не успели покаяться.
Слишком много вопросов. Абигор все равно не мог понять, в чем была его вина, когда он всего лишь не стал оскорблять императора. И почему иное поведение сотоварищей Элликен посчитал благородным и смелым.
Ответов на эти вопросы у него не было, но теперь ыло и не нужно. Все кончилось, вся прошлая жизнь изменилась. Теперь он остался совсем один - как в самом начале пути. Со своим долгом и своей службой - единственным смыслом существования.

Отредактировано Abigor (2012-04-19 01:17:17)

прошло около пятидесяти лет

Новое место действия: Второй круг

Действующие лица: Те же.

Гостеприимный второй круг работал бесперебойно, чем был во многом обязан виртуозному и внимательному хозяину. Принцe Ситри даже не приходилось напрягаться, чтобы держать все дела в порядке и притом успевать наслаждаться жизнью. И то, и другое у него получалось легко и естественно.
Тем не менее, казалось, что последние несколько условных суток круг "гудит" как-то особенно задорно. Возможно, потому что в главное заведение, где в основном обитал сам хозяин, явился почетный гость.
Герцог Абигор только что вернулся из ледяных ущелий и теперь его трудно было признать в том существе, которое куролесило напропалую, в кои-то веки почти что утратив ненавистный человеческий облик. Как шутил сам снисходительный принц, рожек у него конечно не отросло, зато поросячье рыльце точно скоро проклюнется.
И вправду, герцог пил как свинья. Он уже много часов без сна сидел в борделе, расхристанный и пьяный, с мутными глазами, почти ни с кем не говорил, а если и говорил, то так непонятно, что его уже давно старались не слушать.
Мудрый Ситри, хоть и всегда, с самых давних времен, выказывал расположение к симпатяге герцогу, сейчас понял, что его лучше предоставить самому себе, и развлекался где-то по-своему, не обращая на гостя внимания.
Абигор всеми силами и гигантcкими дозами пойла загнал себя в самые темные чертоги опьянения и старался задержаться там подольше. Несколько лет в ущельях требовалось теперь осознать и забыть. По сути, назначение императора являлось иносказательной ссылкой, притом, не самой милосердной - особенно учитывая некоторые слабости телесной оболочки герцога, особенно неустойчивость к холоду.
И вот, императорской милостью ему дозволено оставить пост... скорее всего, ненадолго. Что это? Прихоть? Еще большее наказание? Абигор не хотел об этом думать. Он торопился упиться до полусмерти, лелея надежду согреться хоть сколько-нибудь.

Отредактировано Abigor (2012-04-20 01:10:14)

Абигора вполне устраивало, что никто больше не пытается нарушить его мрачное уединение. Еще долго было до момента, когда общение с кем-то будет казаться удовольствием, ну или хотя бы покажется сносным.
За долгие годы он так привык к одиночеству, где все вербальное взаимодествие сводилось к приказам своим легионерам, а разговоры имели место в основном мысленно со Змеем, так и оставшимся самым благодарным слушателем, что сейчас он даже не старался перестроиться. А тело вообще замерзло настолько, что давно перестало чего-то хотеть. С этим у герцога и так были проблемы всю жизнь, а сейчас вообще как отрезало, и даже Ситри не мог пробудить в нем желание забыться в чьих-нибудь объятиях.
Тем страннее и неожиданнее оказалось вторжение в его личное пространство, которого он спьяну не предугадал. Чужие руки застали его врасплох, и Абигор, только-только отпивший из кубка, от неожиданности выплюнул сивуху на стол. Вино он уже давно не пил - не брало.
Он не убил нахала лишь потому, что узнал его лицо, пусть и не сразу - не потому что забыл, а потому что был действительно такой пьяный, каким уже очень давно не был. В таком состоянии и свою рожу забудешь.
- Ты? - он подслеповато моргал залитыми зенками на герцога Элликена. - Ты что - издеваешься?
Повод так думать у Абигора, как ни крути, был. В тот последний раз, когда они виделись, Элликен обложил его несусветными ебуками и отбыл неизвестно куда в лютой ярости. Таким образом, Абигор остался один, и пуповина, соединяющая его с Кровавой бригадой, оборвалась окончательно.

Отредактировано Abigor (2012-04-20 01:23:17)

- Подожди, подожди... - умолил заплетающимся языком Абигор, цепляясь за стол в попытках обрести равновесие. - Не так быстро.
Ему чисто физически было тяжело успевать за Элликеном, а головой и подавно. Не то чтобы он думал об их ссоре все полвека... он, в конце концов, привык к выяснению отношений, уж за четыре-то тысячи лет, и ругаться умел что та торговка халвой на багдадском базаре, безо всяких последствий для психики. Но все-таки Элликен был той частью его жизни, расстаться с которой было тяжело, хотя бы потому что маленький прожорливый герцог один из немногих смог подобраться к нему так близко, как только было возможно в его случае.
Плюс, время может и прошло, а внутри Абигора все еще жил страх, что возвращение хотя бы одного товарища, возобновление связей хоть с кем-то из Кровавой бригады, могло вытащить наружу все его болящие потроха, все, что он спрятал на самое дно. Он привыкал жить без них - долго, мучительно, и это самоистязание приносило ему подобие покоя. Император напрасно тратил свое внимание на него. Герцог Абигор хорошо умел наказывать себя сам.
- Мы живы... - тупо повторил он за Элликеном. - Долго ли ты на меня сердился, Элликен? Или забыл все через пять минут?
В принципе, это было вполне в его духе, поэтому не удивляло. Удивляло другое.
- Ну да, как же не помнить... тебя - в топи, а меня в ледяные ущелья... Почему не наоборот? Известно... я слыхал об Агваресе. Я-то считаю, поделом ему. Император о нем тоже недолго помнил - минуты две, пока придумывал для тебя наказание. Почему-то нас с тобой он пощадил... с остальными обошелся иначе. Но я знаю, разнюхивал... кто-то из наших еще жив. Заточен, но жив, и по крайней мере там - вне опасности. У меня есть связи с тюремщиками... но слишком малые, чтобы сделать что-то существенное. Мне даже не говорят, кто именно там сидит. Я передавал им туда новости, кое-какие вещицы... пока не оказался в ущельях. Теперь я мало знаю, но собираюсь вскоре снова наладить контакт.

- Да уж... подвернулись, - вздохнул Абигор и цыкнул зубом. - А я вот на тебя не сердился. Смотреть на тебя было страшно, на дурака такого. Черный весь. Но тогда было нельзя... смотрели за нами, неужели не знал? Из-под каждого камня. Но я, конечно, говнился не поэтому. Хотя, поэтому тоже.
У него никак не получалось поддержать разудалое настроение Элликена, хоть он с ним и выпил, и до дна, и второй кубок уже держал полным. На него наоборот снизошло какое-то лирическое расползание. Да и конечности его плохо слушались, чтобы ими так размахивать, как его товарищ.
Он до сих пор иногда называл герцога про себя "юным товарищем", хотя теперь разница между ними была не особенно заметна. Да и если откровенно, она в прошлом тоже была не особенно выражена, просто ему нравилось ощущать себя старшим хоть с кем-нибудь. Плюс ко всему, характер Элликена был таким непредсказуемым, что на юнца он до сих пор тянул, в отличие от сильно сдавшего в этом плане Абигора.
- Я просто хотел, чтобы ты ушел, но не хотел, чтобы ты умер, - пьяный герцог неловко, по-песьи ткнулся лбом в плечо Элликена и поморщился. - И заметь, я все еще горюю о том, что наши товарищи оказались такими дебилами. Но я очень тоскую. По всему. По всем.
Когда-то он мог признаваться в таких вещах, например в задушевных юношеских беседах с другом-единорогом, или доверчиво - командиру Дуарду, который хоть и ворчал, но слушал.
А теперь - как стеклом блевать. Если бы не был так пьян, нипочем бы не сказал, сумел бы вовремя влиться в беспечное веселье.
Он отодвинулся и оперся лбом на свой кулак.
- Хреновый из меня собутыльник. Я вот все пью, пью, и думаю - когда ж я блевану хотя бы? С годами разучился. Все что выпил - все мое. Давай еще пить. За то, что мне тепло, а ты говно не месишь. Хоть раз в сто лет.

- А я по-твоему не пью что ли? - возмутился герцог и икнул. И наконец улыбнулся - невозможно было дальше держать трагические щи, когда все самые трудные слова сказаны, и они считай остались одни во всем мире. Что там происходило вокруг - было абсолютно не важно. Что-то такое ощущалось за их столом, что к ним даже услужливые демоницы не подходили. Обычно, стоило забухать в этом заведении, компания за столом с каждый минутой росла, но сейчас герцоги так и оставались вдвоем, как под колпаком. Может, виной всему была абигорова фиолетовая туча, которая нежно зазолотилась ностальгией и всем таким прочим, одно было понятно - кто бы ни подсел, останется там незамеченным.
Элликен опять принялся его тискать, как в старые добрые времена. Это у него получалось как-то так бесцеремонно, что даже сердиться всерьез было невозможно.
- Э-эй, - пьяный Абигор попытался отпихнуться, но попробуй сдвинь руки трехцентнеровой туши. - Ты опять пользуешься своим весом в гнусных целях. Нет, мне нельзя толстеть. Как меня Змей будет носить?
Он нашел в своем разболтанном, как будто сшитом из тряпочек, теле силы, чтобы поднять руку, захватить локтем шею Элликена и как встарь потрепать его кулаком по макушке.
- Как же я вас всех за это ненавидел! Каждая орясина так и стремится в воздух подкинуть, будто я и без вас не налетаюсь. У-у, мордовороты. Зато сейчас смено. Мой самый низкий легионер - на две головы выше меня всего, включая шлем... Ржака такая. Кто-нибудь напортачит - стою и ору на него откуда-то из-под низа, а он виноватый башку повесит и бубнит "дааа, герцог, слушаюсь, герцог". Как дети, честное слово.
Он опять захрюкал от смеха и оставил пальцы в волосах друга, слегка взъерошивая их.
- Расскажи мне, что ты делал. Расскажи хоть что-нибудь. Я же должен поверить, что ты существуешь.

- Ты жевал седло? - Абигор прыснул, так как монолог Элликена ну просто создан был для того, чтобы услышать там самое главное. - Нет, ну многое было тобой съедено за долгие славные годы, но чтобы седло... Дугонбрин всегда говорил - Элликенчику можно в миску порубить коня вместе с колесницей, но вот про седло как-то никто не упоминал.
Всем своим видом герцог напрашивался на то, чтобы его пушили, и Абигору, в сущности, было не жалко - глаженье герцога Элликена вообще успокаивало, возможно потому что он был котом. Пусть и в чешуе.
- Кисонька-а, - скрипуче пропел Абигор, расхихикавшись и наконец закашлявшись из-за сорванного напрочь и перемороженного горла. - Я скучал по тебе, Элликен.
Его обуяло внезапное смешливое настроение - жахнувшее по нему с утроенной силой на фоне всего этого беспросветного уныния последних лет. Картинно закатав рукава, герцог вцепился в Элликена и начал его цапать за бока, щекотать под мышками, тянуть защеки, в общем, тискать, мять и кукожить, как в старые добрые времена, когда они еще были молодыми и веселыми.
- Все равно я тебе отомщу, засранец, я же злопамятная тварюга, вот я тебе все соски повыкручиваю за твое хамство и наглую злобность. Плохая киса. Плохая-плохая киса. Не забывай, что я старше, я стар как трухлявая коряга, и тебе до меня еще далеко. Разлагаться и разлагаться. Вот тебе, вот тебе еще, получи-ка.

Отредактировано Abigor (2012-05-11 00:16:23)

- Не-не-не-не, даже не думай, не смей, вот только рискни! - зачастил герцог, понимая, что расстановкасил меняется, и сейчас место жертвы займет он сам. И когда занял, то постарался перенести это с гордостью, и, по его мнению, даже получалось.
- Аааааааааааааа! - очень мужественно голосил он, отбрыкиваясь от щекотки. - Ты злой! Ты плохой, Элликен! У тебя нет сердца! Я умираю!
Видимо, это была какая-то особая карма - остаться таким же дураком в четыре тысячи лет, как и в сто с небольшим. Плюс к тому, умудриться встретить еще одного такого же дурака, подружиться с ним и встретиться еще спустя кучу непростых лет. Чтобы вести себя как кретины на глазах у всей разношерстной публики.
Я везунчик, подумал Абигор и ухитрился схватить Элликена за ухо, чтобы отомстить ему ну хоть чуточку за все это издевательство.
Водопад самогона, обрушившийся на них из-за чрезмерной активности, стал достойным звершением всей этой свистопляски.
- Ладно.... сам себя наказал... - герцог подскочил, весь наэлектризованный и распушившийся, когда получил языка в лицо. Это было... неожиданно. Как всегда. - Дурака валяешь, Элликен!.
И все-таки рассмеялся, начав вытряхивать ез его волос черепки кувшина.
- Хреновая у тебя будет закуска, мне вот как-то говорили, что, судя по моему характеру, я в сортир не хожу никогда, потому что у меня внутри замкнутый цикл говна. Один ты меня и любишь, сам не знаю за что.

- Уйди, я тебя боюсь, - Абигор, кряхтя, выворачивался, как и всегда. Время шло, а ничего не менялось. Хоть их с Элликеном связывала богатая история, он все равно каждый раз стремился сверкнуть пятками, сваливая в туман. Когда-то наглый кошкогерцог добрался до него именно благодаря отсутствию совести и наличию нескольких центнеров живого веса. С ним было весело, хотя и стыдно. До такой степени стыдно, что приятно. Как у него крыша не съезжала от всех этих противоречий - тот еще вопрос.
Герцог поежился и чуть сильнее стиснул пальцами пряди волос Элликена, поджимая губы. Он уже начал вспоминать, как это бывало раньше. Сначала становится не по себе и больше всего на свете хочется вырваться, и ты вырываешься, а потом устаешь, на секунду расслабляешься, и тебя подхватывает смерч. То, что бывает в смерче и после, он уже помнил смутно. Столько времени прошло. Он шершаво сглотнул и прошептал герцогу на ухо:
- Если ты, негодяй, просто балуешься, то заканчивай. Если нет...
Он не договорил, импульсивно лизнув Элликена в ухо. Немалую роль в такой невиданной абигоровой разнузданности сыграло пьянство, но в тот момент он сам себе казался просто апофеозищем разврата.
В любом случае, Абигору хотелось убраться отсюда, потому что все здесь его бесило. Липкие лужи сивухи, осколки, куски еды, все это отдавало разложением и гнусью. Он схватил Элликена за руку и целеустремленно поволок прочь, покачиваясь на ходу. Пока они не проникли за трепещущую шелковую занавесь, запутавшись в множествах драпировок, и не оказались в темной комнате, где пахло пылью и барахлом. Абигор даже не подозревал, что вместо будуара угодил в кладовку. Впрочем, он был слишком пьян, чтобы уделять этому внимание.
Большую часть его внимания занимал Элликен, от которого тоже пахло перегаром, потом и грязюкой, но неожиданно приятно. Может, потому что он был живой, слишком живой, и даже перегар у него был совершенно замечательный.
В темноте он держался за руку Элликена и слушал свое сопение. Как бы там ни было и что бы ни было, ему просто хотелось немного побыть с ним наедине, без шума и взглядов окружающих. Герцог переплел свои пальцы с пальцами Элликена, приложил его горячую ладонь к своему холодному лицу и замер так, притих, весь обратившись с свое сердцебиение.

- Что удается? - шепотом спросил герцог, сразу настораживаясь и замирая. У него не было предположений на тему того, что ж такое ему удалось. Угодить в кладовку борделя со своим боевым товарищем, встреченным спустя двести лет после того как разосрались? Ну да, это он мог. Много ума не надо.
Абигор помнил их в старые времена. Смешные были. Юный Элликен, кровожадный, дикий и умильный прямо донельзя, и он, Абигор, шило в жопе, сердце в огне, гордый от осознания, что у него теперь тоже есть младший подчиненный. Ну когда-то уж было надо, пора. У Спарды были уже другие ученики, и он из таких штанов вырос, так что возился с новичком самоотверженно, и даже кисонькой дразнил как все, как его в свое время хмыреночком дразнили.
А кисонька-барон как-то раз по пьянке взял да влез к нему в палатку, тут-то уже с герцога шерсть клочьями и полетела. До сих пор в животе становилось тяжело и горячо от случайного воспоминания об. Молодые и рьяные были, как котята.
А теперь пьяный помятый герцог  тискает в кладовке пьяного помятого герцога, вот веселуха. Абигор не выдержал и прыснул, упал лицом Элликену в плечо и ржал, икая, не одну минуту. Сначала он еще пытался что-то объяснить, но был слишком пьян для этого.
Но как раз на попытке сказать, что лучше прекратить заниматься ерундой и пойти дальше пить, чтобы не позориться, герцог вдруг замер. Он неожиданно понял, что имел в виду Элликен вначале. Он же его нюхал. А нос Абигора сейчас как раз тоже попал в изгиб шеи, где таился терпкий запах, пробившийся сквозь перегар и прочее насущное, его, Элликена, горячий запах, только его собственный. Какое бы лицо он ни надел, нос не ошибется, тело помнило его лучше чем мозг. Герцог пару раз вдохнул коротко, потом глубоко. Все нахлынуло разом - буквально затопило волной близости, вернувшихся воспоминаний, новых прикосновений. Как будто Элликен был тот же, но другой. Ну то есть почему как будто.
В Абигора словно опять вставили скелет - из пьяной безвольной размазни он превратился в пружинку, весь собрался, распрямился, взял "кисоньку" за голову и вернул поцелуй, отдал втройне, всей длины языка не жалея. Знал уже - Элликен-то не подавится, опыт не пропьешь.
Герцог пару раз мелко вздрогнул, прижался сильней, не больно, но цепко закусил нижнюю губу Элликена и на выдохе улыбнулся, нашепелявил задорно:
- Пииишли в боыдель, те тышша ллядей... и толку? Нищще не меняефца...
Его сильная огрубевшая от постоянного мороза и работы ладонь пробралась уже герцогу под рубаху и вспоминала, потискивала рельеф. Тогда еще приходилось каждый раз заново привыкать к внешностям товарища, проработанным до мельчайшей детальки, но пальцы чуяли не саму поверхность, а что-то большее, его особенную температуру, ни с чем не сравнимую упругую кошачью мягкость под видимостью человеческой кожи.

Отредактировано Abigor (2012-07-17 05:00:03)